Терсков Иван Александрович

Действительный член Академии наук СССР, доктор физико-математических наук, профессор Иван Александрович Терсков родился 11 сентября 1918 года в деревне Яново Новоселовского района Красноярского края. Отец, Терсков Александр Николаевич, по происхождению крестьянин, в течение 42 лет работал в Енисейском пароходстве капитаном, водил суда по Енисею, особенно хорошо знал своенравную Ангару, с ее порогами и шиверами. Хранительницей дома была мать, Феоктиста Александровна, которая обладала живым природным умом, была общительной и не лишенной чувства юмора.

В 1934 году Иван Александрович поступил учиться в Красноярский строительно-монтажный техникум, но уже в январе 1935 перешел на курсы подготовки в институт, и в этом же году стал студентом физико-математического факультета Красноярского пединститута. Окончил институт в июле1939 года, получив диплом с отличием, и, при распределении на работу, был оставлен при институте в должности ассистента.

В ноябре 1939 года его призывают в ряды Советской Армии для прохождения срочной службы. К началу Великой Отечественной войны окончил курсы танкистов и был назначен командиром взвода 95 танкового полка на Центральном фронте. После ранения и лечения в госпитале, в июле 1945 демобилизовался, вернулся в Красноярск, и выбрал для себя местом работы кафедру физики в Красноярском мединституте.

Папа Терсков Иван Николаевич с внучкой Машей

Терсков Иван Александрович военный. Мама Феоктиста Александровна

Нигде не удалось прочесть – почему он выбрал не педагогический, а медицинский институт. Может быть потому, что в 1941 году в окружении, раненный прошел ад в лагере военнопленных в Невеле, Ржеве и Жиздре. Чудом остался жив. Бежал. Прошел не меньший ад государственной проверки, и продолжил войну командиром взвода 21 штурмового батальона I Прибалтийского фронта. В 1944 году был снова ранен, контужен и вернулся с фронта инвалидом 2-ой группы. Мало кто знает, кроме очень близких людей, что он вернулся с той войны с одним легким.

Из воспоминаний И.И. Гительзона: «С первых научных шагов Иван Александрович проявил самостоятельность. Школа Леонида Васильевича Киренского занималась магнитными явлениями, ассистент Терсков избрал для себя оптику. Киренский благословил его самостоятельное начинание без ревности, столь частой у основателей научных школ. Так началась работа Терскова в науке, тогда еще ассистента мединститута без степени…».

В медицинском институте Иван Александрович читал лекции по физике, разрабатывал практикумы и руководства к ним. Ценной особенностью его лекций являлось сочетание проблем медицинской и биологической науки с высоким физико-математическим уровнем изложения. Занимаясь научно-исследовательской работой по применению спектрофотометрии в биологии, начал с того, что задумал и создал оригинальный спектрофотометр для видимой области спектра. В 40-е годы в мире появились первые такие приборы, а у нас в стране регистрирующий спектрофотометр Терскова долгие годы был единственным. Первым объектом спектрофотометрического исследования была избрана кровь – эритроциты, и содержащийся в них гемоглобин. Было установлено, что организм с высокой степенью точности регулирует состав эритроцитов, поддерживая его на необходимом для жизненного цикла уровне, что в нем, организме, заложен большой резерв мощности воспроизводства элементов крови, крайне необходимый при «аварийных» ситуациях. Работы по спектральному анализу гемоглобина, которые были начаты на кафедре физики в медицинском институте Терсковым, позволили позднее выявить основные закономерности управления этой системой. А для практических целей был разработан прибор для анализа красной крови – эритрогемометр – прибор для определения количества гемоглобина и числа эритроцитов, который серийно выпускался отечественной промышленностью с 1960 года, пока не уступил место современным образцам.

К ачественный состав красных кровяных клеток не удавалось раскрыть методами микроскопии, но оказалось возможным исследовать состояние эритроцитов, используя закономерность их распределения по стойкости к слабому раствору кислоты. В любой момент жизни организма совокупность всех его эритроцитов представляет разнородную по возрасту и состоянию популяцию. Поэтому для выяснения вопроса о конкретной связи стойкости эритроцита с его состоянием, необходимо эритроциты исследовать не в общей массе, а дифференцировать их по стойкости. Распределение эритроцитов по стойкости в исследуемой крови в зависимости от условий называется эритрограммой. Разработанный в 50-е годы Терсковым и Гительзоном (все работы по крови были начаты вместе с Гительзоном) метод эритрограмм позволил выявить за внешней однородностью эритроцитов их закономерное распределение по свойствам. Метод получил распространение при физиологических и медицинских исследованиях, как в СССР, так и за рубежом.

В 1952 году Иван Александрович успешно защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата физико-математических наук по теме: «Саморегулирующий фотоэлектронный спектрофотометр и его применение для анализа крови». После защиты диссертации он возглавил кафедру физики Красноярского мединститута, где позднее им была создана спектрофотометрическая лаборатория.

Работая в медицинском институте, Иван Александрович не терял связи с пединститутом, читал там лекции по астрономии, а главное, не терял связи с Леонидом Васильевичем Киренским, поддерживал и помогал ему воплощать идею о создании физического института в Красноярске. 1956 год явился важной вехой в развитии академической науки в Красноярске. В этом году был открыт институт физики АН СССР, директором которого был утвержден Киренский. Три научных направления – магнетизм, молекулярная спектроскопия и биофизика - составили основу института. Лабораторию биофизики, созданную на базе спектрофотометрической лаборатории медицинского института, возглавил Терсков. Не обошлось без курьезов. Когда составлялся проект лаборатории биофизики, авторы проекта ограничились рабочим помещением всего в три комнаты и дополнительными штатами из шести лаборантов. «Дорогие мои, - сказал им Леонид Васильевич,- все нужно пересмотреть. Только так, чтобы от этих смехотворных масштабов и воспоминаний не осталось!». Это был урок на всю жизнь! Работы, начатые в медицинском институте, продолжались в стенах Института физики. Была выполнена крупная серия работ по кинетике процесса гемолиза - изучена динамика эритрона у животных и человека в норме, и в случаях некоторых патологий. Широкую известность получили работы по исследованию динамики системы красной крови при лучевой болезни. Обнаружена и исследована реакция последействия в облученных эритроцитах. Велись работы по выяснению динамики в эмбриональном и постэмбриональном развитии млекопитающих. В лаборатории биофизики обнаружена гетерогенность физико-химических свойств гемоглобина и ее связь с возрастом эритроцита.

Лаборатория биофизики быстро росла и количественно и качественно, очевидно, сказался характер и сила личности Ивана Александровича. Ее, казалось, разнородный коллектив был удивительно единым в своем устремлении, и этим единством и слаженностью, во многом определялось стремительное развитие лаборатории. Она была первой лабораторией института, в которой начался естественный процесс выделения отдельных научных направлений в самостоятельные лаборатории, процесс, который потом стал основой развития и роста института в целом. За сравнительно короткий срок в лаборатории биофизики, при поддержке Киренского, Иван Александрович, будучи физиком, сумел организовать коллектив физиков, математиков, биологов, инженеров, врачей. Организованная в 1956 году лаборатория стала «мала» для численно выросшего научного коллектива и расширяющегося диапазона научных направлений, и в 1957 году на ее базе создается отдел биофизики в качестве самостоятельного научного подразделения института. В состав нового отдела входят три лаборатории – биофизики, (зав. Терсков), фотобиологии, (зав. Гительзон) и управляемого биосинтеза (зав. Г.М.Лисовский). Руководитель отдела – Терсков. Самобытность в науке, порядочность и надежность в отношениях с людьми – вот главные качества этого человека. Выбрав самостоятельно позиции в научном или в жизненном вопросе, он отстаивал их, спорить с ним было трудно. Гительзон (с Иваном Александровичем их на всю жизнь связала общая работа и дружба), вспоминает: «Наш учитель Леонид Васильевич Киренский, исчерпав иногда все доводы в споре с Иваном Александровичем, говаривал, досадуя и одновременно любуясь своим учеником: «Вот глыбища, не свернешь его».

Продолжая работы по изучению поглощения и рассеяния света крупнодисперсными окрашенными частицами на примере эритроцитов, Терсков в 1958 году защитил диссертацию на соискание ученой степени доктора биологических наук на тему: «Спектрофотометрическое исследование крупнодисперсных окрашенных частиц биологического происхождения». В 1959 году вышла из печати монография «Эритрограммы, как метод клинического исследования крови», написанная совместно с Гительзоном, в 1960 издан сборник «Биофизика, биохимия и патология эритроцитов», в 1961 вышел второй выпуск, а в 1967 году - третий выпуск этого сборника. В них широко представлены материалы по разработке методов и результаты исследования системы красной крови, выполненные Иваном Александровичем в соавторстве с сотрудниками лаборатории биофизики и врачами-клиницистами. Уже летом 1959 года институтом было организовано Всесоюзное совещание по вопросам биохимии, биофизики и патологии эритроцитов. Значительную часть докладов составляли работы лаборатории биофизики.

Исследования, начатые Терсковым и Гительзоном в медицинском институте, позволили лаконично сформулировать проблему управления биологическими системами на разных уровнях их организации. Например, отправная точка целого направления – параметрическое управление биосинтезом одноклеточных в интенсивной культуре с помощью физико-технических устройств – была сформулирована Терсковым в работе, опубликованной в трудах Сибирского технологического института еще в 1957 году. А реализовалась позднее при создании замкнутых биологически систем, с размахом, который говорит о незаурядном даре предвидения Ивана Александровича. Он расширил круг объектов и перенес внимание на популяции одноклеточных организмов. В системе красной крови изучается клеточная популяция, находящаяся в стационарном состоянии, как бы в непрерывной культуре, поддерживаемой организмом. Для популяции одноклеточных организмов непрерывная культура создается искусственно и поддерживается техническими регуляторами. Такая система, состоящая из биологического «рабочего тела» и технических регуляторов, снабженная датчиками состояния клеток для обеспечения обратной связи с исполнительными устройствами, является аналогом природных систем и позволяет экспериментально изучать их фундаментальные свойства. Это направление получило название управляемого биосинтеза.

Внимание ученых привлекла быстро размножающаяся одноклеточная водоросль хлорелла, обладающая набором полезных свойств и качеств. В 1960 году, когда начинались работы с хлореллой в институте, реально существовали лишь колбочковая лабораторная культура да ряд установок прудового типа под открытым небом в Японии и США. Институт физики избрал в этом направлении ключевую позицию – разработку специальных установок для выращивания водорослей и методов автоматического контроля и управления условиями биосинтеза. Под руководством Бориса Григорьевича Коврова были сконструированы и изготовлены культиваторы для получения биомассы, изготовлена и запущена в работу установка «Биостенд», предназначенная для исследования процессов высокоинтенсивного биосинтеза автотрофных и гетеротрофных микроорганизмов (водоросли, бактерии, дрожжи, светящиеся бактерии и т.д.) при контролируемых и управляемых условиях. Установка позволила проводить широкий экспериментальный поиск оптимальных условий жизни и роста различных видов гетеротрофов. Появилась возможность управлять не только скоростью роста, но и качественным составом генерируемой биомассы. Установка позволяла измерять и регистрировать содержание водорода, аммиака, метана, сероводорода. Подбором питательной среды удалось в непрерывной культуре трансформировать состав хлореллы, изменяя в широких пределах соотношение белков и углеводов. Удалось обеспечить устойчивый во времени непрерывный процесс биосинтеза, в десятки раз поднять его продуктивность. Непрерывный процесс открывал огромные потенциальные возможности метода, способного революционизировать существующие способы получения биомассы, сделать этот процесс индустриальным.

Результаты работ по управляемому биосинтезу опубликованы в сборниках, выпущенных отделом биофизики: «Управляемое культивирование микроводорослей» (1964), «Проблемы управляемого биосинтеза и биофизики популяций» (1965), «Управляемый биосинтез» (1966), «Непрерывное управляемое культивирование микроорганизмов» (1967), «Проблемы создания замкнутых экологических систем». (1967) и др. Терсков являлся одним из ведущих организаторов, проводившихся в Красноярске Всесоюзных совещаний и школ по управляемому биосинтезу и физике популяций (1965, 1969,1973,1977,1979,1981 годы).

Следует особо сказать о том, что каждое из начинаемых Терсковым научных направлений приводило к серьезным фундаментальным исследованиям. Он очень внимательно относился к людям, умел разглядеть в человеке «искру божью», поэтому каждый из его учеников и последователей становился лидером направления, которым занимался, что на многие годы определяло главные задачи исследований целых коллективов. Это Б.Г. Ковров, Г.М. Лисовский, Ф.Я. Сидько, Е.А. Ваганов и многие другие. Кроме того, научная и «человеческая» атмосфера в руководимом им отделе биофизики, а затем и Институте биофизики отличалась и высокими требованиями к выполняемой работе, и дружеским отношением между сотрудниками. Иван Александрович был всегда доступен для общения, как научному сотруднику, так и лаборанту.

Огромное внимание уделял Иван Александрович разработке метода и технике непрерывного культивирования водородных бактерий как источника высокобелкового продукта. В институте была создана уникальная полупромышленная установка для получения бактериальной массы, в научных учреждениях и хозяйствах, организованы испытания пищевых и кормовых качеств водородных бактерий. Все эти разработки, а также научно-техническая и конструкторская база отдела позволили ему поставить интегральную задачу – создание замкнутой биологической системы жизнеобеспечения человека. Задача из области космической биологии. Она стояла остро после полета Ю.А. Гагарина в космос. Было понятно, что искать решение этой задачи придется вначале на земле. Идея была поддержана самым высоким авторитетом – академиком С.П. Королевым. Молодой коллектив решительно взялся за ее выполнение. Ученые сделали вывод, что именно через управление биосинтезом и можно прийти к созданию автономных оптимальных систем жизнеобеспечения отдельного человека или целого экипажа. Эти проблемы решались в масштабах советской космической программы рядом научных учреждений страны, в том числе Институтом физики Сибирского отделения Академии наук СССР. Исследования по проблеме создания замкнутых систем жизнеобеспечения на основе биологического круговорота веществ в отделе биофизики начались в 1963 году. Построены и испытаны три системы, каждая последующая была существенным шагом вперед по сравнению с предыдущей установкой. Это было время творческого подъема и вдохновения всех сотрудников отдела. Иван Александрович так сумел организовать работу, что участие в ней стало гордостью для всех.

В 1967 году в Институте физики проводились разработка, конструирование и строительство нового уникального экспериментального биолого-технологического комплекса БИОС-3. Комплекс предназначался для решения задач, направленных на воспроизводство пищи в замкнутой биологической системе жизнеобеспечения. Он представлял собой гермокамеру, разделенную на отсеки. В одном из них располагались культиваторы, а в двух других фитотроны – для растений, четвертый отсек – помещение для трех испытателей, снабженное всем необходимым оборудованием для длительной жизни. Эксперимент в БИОС-3 длился шесть месяцев. Газо - и водообмен людей обеспечивались работой реакторов с хлореллой или, на другом этапе, конвейерной культурой сельскохозяйственных растений. Конвейер давал людям пищу – хлеб, картофель, помидоры, огурцы, редис, 42 кв. м площади обеспечивали трех человек пищей на одну треть, остальная часть, главным образом продукты животного происхождения, брались вакуумно высушенной.

Принципиальным отличием этой системы от всех ранее испытанных у нас в стране и за рубежом являлась ее автономность: все технологические процессы переданы внутрь системы и управлялись живущим в нем экипажем. Извне система снабжалась только энергией, а от нее отводилось тепло.

Описанная система рассматривалась на XXI Международной астронавтической федерации как один из возможных прототипов биологической системы обеспечения жизнедеятельности на новом этапе космической деятельности людей, на этапе длительных экспедиций в космос. Это было мировое признание исследований красноярских биофизиков.

В 1968 году Иван Александрович был избран членом – корреспондентом АН СССР, в этом же году он принимает предложение директора института Киренского стать его заместителем. При его невероятной загруженности, добавляется еще и административная работа. Кроме того, он принимает активное участие в организации Красноярского университета. 1969 год для Красноярска и красноярской науки стал знаменательным событием. 1 января филиал Новосибирского университета, который ранее был открыт в Красноярске, был преобразован в самостоятельный вуз – Красноярский государственный университет. Одним из направлений, составивших основу подготовки кадров университета, была биофизика. Кафедру биофизики возглавил Иван Александрович Терсков. Начиная еще с филиала Новосибирского университета, он в течение 7 лет читал студентам лекции по биофизике. Сочетание исследовательской и преподавательской работы, конечно же, благотворно сказалось на формировании школы красноярских биофизиков.

В ноябре 1969 года не стало организатора красноярской академической науки, основателя института физики СО АН СССР и его первого директора, организатора Красноярского университета Леонида Васильевича Киренского. Он умер в Москве, от инфаркта, неожиданно для всех. Это трагическое известие было большим горем для всего коллектива института. Вспоминает академик К.С.Александров: «…Вскоре после похорон, на которые собралось множество знавших его людей, руководителей края и Академии, соратников и учеников, встретились его заместители - Иван Александрович Терсков, Арнольд Геннадьевич Лундин и я, чтобы решить – кому из нас становиться директором института. Безо всяких споров было решено, что директором должен стать И.А. Терсков, имевший высокий статус члена-корреспондента АН СССР. Это решение было, несомненно, правильным особенно из-за всегда непростых взаимоотношений «с метрополией» - Сибирским отделением АН, его Президиумом и службами. Как тогда шутили: «Человек в Академии наук начинается с члена-корреспондента…». Это было непростое решение для Ивана Александровича - принять руководство многоплановым институтом, с наличием такого большого количества научных направлений, руководить институтом после Киренского, имеющего непререкаемый авторитет не только среди сотрудников института, но и среди руководителей города и края. В январе 1969 года Терсков был назначен вначале исполняющим обязанности директора, а затем и директором Института физики.

Каждый ученый мыслит по-своему. Направление мыслей крупных ученых вообще слабо предсказуемо. Так и Иван Александрович Терсков. Уже на полную мощь работал крупнейший отдел биофизики (около 300 человек), работы признаны, пришло и научное признание заслуг – выборы членом-корреспондентом АН СССР, а мысли ищут новые пути изысканий. В начале 70-х годов Иван Александрович увлекся проблемой биологического времени, а через него - проблемами познания закономерностей роста организмов. Так родилось еще одно направление исследований – биофизика процессов роста организмов. Он предложил свое решение проблемы. Идея состояла в том, чтобы исследовать рост на долгоживущих организмах, имеющих запоминающиеся структуры (например, годичные кольца деревьев), анализируя их физическими методами, можно не только восстановить характер и скорость роста в разные моменты времени, но и выявить причины, которые тормозят или ускоряют рост. Для воплощения этой идеи, были разработаны новые физические установки, созданы новые методы исследований, а затем организована лаборатория.

Иван Александрович почти каждое лето по нескольку месяцев проводил в экспедициях. Это не только наследственная любовь и понимание природы, переданная ему отцом, но и отчасти долг ученого-биофизика посвятить часть своего времени исследованию природы Сибири. Экспедиционные исследования академика, это особая часть его жизни, полная умных мыслей, умелых и оригинальных решений. Вот только один пример – ультрафиолетовые ловушки для насекомых. Они созданы, испытаны в экспедициях по Сибири, Алтаю, Дальнему Востоку, с их помощью решены некоторые задачи систематики, распространения, фенологии насекомых. С их помощью можно наловить насекомых, химический состав которых будет отражать химический состав почвы и может служить индикатором наличия тех или иных рудных образований.

Институт физики к концу 70-х годов насчитывал более 1000 сотрудников, в состав института входила 21 лаборатория с направлениями исследований по магнетизму, спектроскопии, кристаллофизики, был создан и функционировал мощный теоретический отдел. Как было сказано выше, отдел биофизики бурно развивался, увеличивалось не только количество сотрудников, но и количество научных направлений отдела, и вместе со своими коллегами и соратниками, Иван Александрович ставит вопрос перед Сибирским отделением Академии наук о выделении отдела биофизики в Институт биофизики СО АН СССР. В 1981 году на базе отдела биофизики такой институт был организован. Первым его директором был назначен Терсков, в то время уже признанный глава школы сибирских биофизиков, работы которого были известны не только в стране, но и за рубежом.

Нобелевский лауреат Виталий Лазаревич Гинзбург когда-то высказал мнение, что об ученом следует судить не только по воспоминаниям, но и по его научным трудам, которые представляют нечто объективное, оставшееся от человека. Так вот, совместно с сотрудниками, Терсковым опубликовано свыше 350 научных работ, 9 монографий и получено 5 авторских свидетельств, посвященных проблемам управляемого биосинтеза, биофизики популяций и биоспектрофотометрии.

Среди его учеников 48 кандидатов и 8 докторов наук. Многочисленные работы Ивана Александровича получили признание научной общественности, как в нашей стране, так и за рубежом. Признание достижений красноярской биологической школы выразилось в избрании его членом-корреспондентом, а в 1981 году действительным членом Академии наук. Он награжден орденом Октябрьской революции, Трудового Красного Знамени, Красной Звезды, Отечественной войны I степени и 7-ю медалями. Признанием достижений отдела биофизики может служить приглашение ученых на Международные конференции, конгрессы и симпозиумы. Назовем только некоторые: II Всемирный конгресс по биофизике (Франция, 1965), IV Фотобиологический конгресс (США,1968), XIX конгресс Международной астронавтической федерации (США, 1968) , IV Международный симпозиум по непрерывному культивированию микроорганизмов (Чехословакия, 1968), VIII Международный симпозиум по Космической науке и технике (Япония, 1968), XX конгресс Международной австронавтической федерации (Аргентина, 1969), III Биофизический конгресс (Вена, 1966), Х Международный Тихоокеанский конгресс (Гонолулу, 1961), VII Международный симпозиум по биотехнологии (ГДР, 1980), Конгресс по фотобиологии (Франция, 1980) и др.

За свою долгую жизнь в науке, академик Терсков занимался многими проблемами. Некоторые из них, по нынешней классификации, могут считаться фундаментальными, другие – прикладными. Но при всей условности такого разделения, какой бы проблеме он не отдавал свое время и энергию, в конечном итоге ее решение всегда имело заметный экономический (как тогда говорили «народнохозяйственный») или социальный эффект.

Одна из последних фотографий. Пришли старые друзья (слева направо): академик И.И. Гительзон, академик Д.Г. Кнорре, член-корр. АН СССР Р.И. Салганик, 1988 г.

Рассказ об Иване Александровне будет не полным, если хотя бы вкратце не остановиться на его научно-организационной и общественной деятельности. Он являлся членом Объединенного Ученого совета по биологическим наукам СО АН СССР и ряда научных Советов Академии наук, много лет возглавлял редакцию журнала «Известия СО АН СССР», серия биологических наук, был членом редакционных советов журналов: «Биофизика», «Космическая биология и медицина». После кончины Леонида Васильевича, в течение многих лет возглавлял Красноярский краевой комитет Защиты Мира, состоял членом Советского комитета Защиты Мира. В качестве заместителя председателя краевого общества «Знание» вел большую работу по популяризации достижений науки.

Война, тяжелые ранения и военные невзгоды, а в мирное время безудержное занятие любимым делом – наукой, напряженная работа и жизнь, подорвали его здоровье. В 1984 году внезапный удар болезни, лишивший его возможности непосредственно участвовать в работе, он встретил со стойкостью фронтовика. Его не стало летом 1989 года. И в нынешнее время ученики и последователи академика Терскова продолжают и развивают его идеи, многие из которых реализуются и в интересах нашего края. Дочь Мария Александровна Терскова, которую Иван Александрович очень любил, кандидат биологических наук, пошла по стопам отца. Она биофизик, живет и работает в Москве. Внук Иван, окончил Московский государственный университет и готовится к защите диссертации на соискание ученой степени кандидата биологических наук.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ

Владислав Спиров

«Так получилось, что фамилии Л.В.Киренского, И.А. Терского, Б.Г. Коврова и других сотрудников Красноярского института физики я узнал из радиопередачи еще в Ленинграде весной 1959 года, когда раздумывал, ехать мне в Красноярск или нет.

В Красноярск, в Институт физики я приехал 2 сентября этого же 1959 года, а вот знакомство с Иваном Александровичем произошло намного позже, когда грянули настоящие морозы. Я увидел человека симпатичного, средних лет. Все было обычно за исключением огромных валенок у него на ногах. И в тот же вечер полетело послание в Ленинград родственникам о том, с каким настоящим сибирским доктором наук я познакомился…

Однако сотрудничать с Иваном Александровичем я начал значительно позже. Весной 1964 года он предложил мне участвовать в экспедиции, которая должна была состояться в июле-августе этого же года в Приморском крае в Уссурийской тайге, не далеко от города Уссурийска. Я поблагодарил его и, естественно, согласился.

Насколько я помню, группа сотрудников во главе с Терсковым в начале 60-х годов прошлого века регулярно занималась усовершенствованием световых ловушек, и каждое лето отправлялась в таежные районы Томской области, Тувинской АССР, Приморского края исследовать их применение для защиты древесных растений от многих видов сумеречных и ночных насекомых.

Целью моей работы в экспедиции была съемка кинофильма для популяризации использования световых ловушек в реальных условиях, как для научных, так и практических задач.

Экспедиция оказалась очень удачной. Без результатов не прошли ни одни сутки. Вот всего лишь один пример: в период максимального лета непарного шелкопряда на одну ловушку за ночь приходился улов до 30 кг при весе одной особи 1 г. Киносъемка работы ловушек в ночное время шла также вполне успешно.

Однажды мы с Иваном Александровичем остались в лагере вдвоем. Было жаркое южное утро. Мы сидели на толстом стволе давно упавшего дерева, в майках… Я увидел страшное ранение. Сердце Ивана Александровича пульсировало в подвешенном состоянии. Мне показалось, что при таком ранении и положении сердца человек не может жить. Но Иван Александрович был жив, и когда он был нормально одет, только, пожалуй, специалист мог заметить некоторую несвободу движений…. В ответ на мой недоуменный взгляд он рассказал, не торопясь, о подробностях его военной судьбы. Я ему тоже рассказал о своей войне…. В дальнейших наших долгих взаимоотношениях этот случайный эпизод сыграл очень существенную роль: я многое прощал Ивану Александровичу, чего никогда не простил бы другому….

Во второй половине нашего пребывания в экспедиции, в городе Уссурийске состоялось Всесоюзное энтомологическое совещание. Иван Александрович туда съездил, сделал доклад о световых ловушках и пригласил участников совещания приехать на наш стационар к сумеречному времени. К их приезду ловушки были готовы к включению, натянуты белые матерчатые экраны около каждой из них (чтобы не все бабочки летели в ловушки). Когда наступили сумерки и время лета первых видов насекомых, энтомологи устроили коллективное «помешательство», длившееся до часу ночи (после этого времени обычно лет прекращается). То, зачем энтомологи гоняются с сачками неделями, им на головы сыпалось в таком изобилии, какого они не могли даже себе представить. Утром ученые увезли с собой богатейшие коллекции сумеречных и ночных бабочек Уссурийской тайги, в том числе, конечно, и редкие виды.

Интересным событием этой экспедиции были рабочие поездки по двум маршрутам в Уссурийской тайге, которые проложил когда-то В.К. Арсеньев. А экскурсоводом в этих поездках был В.В. Шаблиовский, который еще до революции после окончания Петербургского университета приехал работать к Арсеньеву. Условия жизни и работы в Уссурийской тайге в летнее время очень тяжелые из-за высокой температуры и очень высокой влажности. Шаблиовский рассказывал: «Я однажды спросил у Владимира Клавдиевича, какие сапоги нужно носить в тайге, чтобы ноги были сухими, и он мне ответил, что можно носить любые, но только сразу в них нужно сделать дырки, тогда вода в них будет не только наливаться, но и выливаться».

Но все же самым тяжелым испытание для участников экспедиции было находиться около ловушек во время ее работы в сумеречное и ночное время. Дело в том, что Уссурийская тайга перенасыщена мошкой (гнусом) в летнее время. И если ловушка большинство прилетевших на ее свет насекомых «поглощает», то мошку она пропускает через себя, не задерживая, и концентрация мошки около ловушки постепенно становится вообще нестерпимой. Особенно тяжело было работать около ловушки во время лета бабочек непарного шелкопряда, которые не летят, как бабочки других видов, в ловушку, а, не долетая до нее 1-2 метра, садятся на траву. И их нужно периодически (через 15-30 минут) собирать для учета. Мне приходилось выполнять эту работу в паре с Иваном Александровичем. И, чтобы спасаться хоть как-то от гнуса, я несколько раз за время работы делал очень толстую вазелиновую маску на лицо (чтобы мошка увязла в вазелине). И все равно из-под дужек моих очков постоянно сочилась кровь. А Иван Александрович в это же время, в этой же обстановке спокойно, методично работал, ни единого раза не пожаловался и не выругался. К этому можно добавить, что во всех экспедициях, в самых неблагоприятных условиях Иван Александрович на себя не обращал внимания, его заботой были условия жизни сотрудников.

В этой экспедиции также принял участие сотрудник Новосибирского биологического института доктор наук Николай Григорьевич Коломиец. После первоначальной обработки негативов и печати с них позитивных копий в Институте физики в Красноярске, вся дальнейшая работа над фильмом проходила совместно с Николаем Григорьевичем в Новосибирском Академгородке, а затем на Новосибирской киностудии. В результате получился вполне профессиональный фильм.

В 1966 году в издательстве «Наука», Москва, вышла в свет книга Терскова и Коломийца «Световые ловушки и их использование в защите растений». Кинофильм о ловушках демонстрировался в Институте физики для некоторых гостей в течение нескольких лет. Спустя годы я решил последнюю сохранившуюся копию фильма подарить Красноярскому краеведческому музею, но он там пролежал не менее двух лет без движения, в шкафу. А летом 2007 года в Красноярске появилась группа французов, которые каким-то образом узнали о фильме и заинтересовались им. Теперь эта копия хранится в институте Люмьера в Париже. В Красноярске все же хранится одна копия фильма о ловушках. Я ее очень давно подарил Красноярской киностудии».

В.И. Харук, д.б.н.
заведующий Отделом экологии и мониторинга леса
Институт леса им. В.Н.Сукачева СО РАН

Иван Александрович в экспедиции

«Мне довелось видеть Ивана Александровича в экспедиции, куда он приезжал поработать. Ну, и передохнуть немного. Он любил лес, любил реки, был страстным рыбаком. Однако загруженность делами оставляла мало возможностей вырваться из кабинета на природу. В экспедиции, «в поле», вне стен института характер человека не затенен.

Итак, летом 1973 наш экспедиционный отряд десантировался на Ангаре, в устье Большой Мурожной. На барже СК-204 привезли пиломатериалы, стекло, гвозди – все, что необходимо для постройки лабораторного корпуса и домиков. Парой лет раньше здесь обосновалась экспедиция Института леса им. В.Н. Сукачева. Но Иван Александрович, пожалуй, был первопроходцем: он облюбовал эти берега еще в стародавние времена, когда его отец служил капитаном на пароходе «Товарищ». Выше нашего лагеря в Ангару впадала Малая Мурожная. Обе Мурожные текли, размывая золотые россыпи. На Большой уже сотню лет «мыла золотишко» драга. Берег между Мурожными изгибался поросшей соснами дугой. Скалы дальнего берега виднелись километра за два; между ними Ангара бурлила мелководьем шиверы. Место было необыкновенное по красе.

В период «новостройки» Иван Александрович, будучи уже в годах, работал на равных с молодежью. Таскал бревна, пилил доски, заколачивал гвозди. И без тени понукания или командования. Пару раз, к моей великой гордости, спрашивал у меня, немного смыслившего в плотницком ремесле, что и как делать. Иван Александрович, как коренной сибиряк, готов был терпеть, без тени недовольства и упрека, всяческие неудобства и лишения, сопровождавшие экспедиционную жизнь.

Никогда не падая духом, он своим примером подбадривал уставших сотрудников. И за что бы он ни брался, все делал быстро и споро. Даже когда рвал (или, как в Сибири говорят, брал) ягоду. А работать Иван Александрович мог, несмотря на страшные военные раны, без устали. «Веревки из себя может вить» - говорил один из его сотрудников. Я не представляю его отдыхающим, бездельничающим, скажем, на каком-либо пляже.

В нашем лагере на берегу стояла банька. Так что из парилки мы прямиком прыгали в Ангару. Я как-то неуместно спросил: «Иван Александрович, а почему Вы не паритесь?» Он чуть с грустью вздохнул: «После ранения не могу». Потом мне сказали, что из госпиталя он вернулся без одного легкого и с полутора метрами швов на теле. Он был в одной из первых групп раненых, на которых испытывалась эффективность пенициллина. Благодаря чему, вероятно, и выжил.

После завершения строительства Иван Александрович еще несколько раз бывал на Ангаре. С утра до обеда, не вставая, сидел над рукописями или образцами. Ежедневным атрибутом была и рыбалка, разнообразившая наш экспедиционный паек. Попадались окуни, щуки, иногда и таймешки. Налимы, которых он ловил на живца в устье Большой Мурожной, отличались от ангарских собратьев белесым цветом: сказалось, вероятно, длительное обитание в «дражной» воде. А по вечерам, после ужина, Иван Александрович любил «расписать пульку». Играл он азартно и, в силу своего характера, иногда несколько переоценивал расклад. В экспедиции по праздникам случались и застолья. На столе появлялись свежая и малосольная рыба, а заглядывавшие «на огонек» ангарцы привозили стерлядок и осетров. Черную икру, как и полагается, ели ложками. Иван Александрович не любил, чтобы за столом молчали. Сам рассказывал разные истории и других «заводил». К примеру, не без юмора описывал, как в одной из экспедиций профессор Н.Г. Коломиец оценивал действенность ультрафиолетовых ловушек по количеству комаров, усевшихся на его голую спину. Впрочем, Иван Александрович никогда не хвастал. И в других это не одобрял. Случалось, и песни пели. Иван Александрович подначивал: «А ну, дружнее. Чтоб у Гриши слышно было». Гриша, легендарная личность, служил бакенщиком на той стороне Ангары. На спор брался перейти реку вброд по шивере в период мелководья. Иногда он помогал нам добраться до лагеря сквозь мели и шиверы, либо подвезти горючего из Мотыгино.

Иван Александрович не был склонен к холодному рефлексированию; он был отзывчив и неравнодушен к событиям и людям. И прост, демократичен в общении. Я ни разу не наблюдал, чтобы он был заносчив с подчиненными. Даже за столом (а обедали мы в домике с видом на ширь Ангары) на вопрос – «Что будете есть»? Обычно отвечал: «Мне – как всем». Но панибратства не допускал и сам не фамильярничал. И пустословия не терпел.

У него было характерное рукопожатие: широким жестом протягивал, чуть растопырив пальцы, свою большую руку, и, глядя прямо в глаза, крепко пожимал. Ангарец Стас Кузнецов, много в жизни повидавший, говорил: «Иван Александрович – человек с большой буквы!» И еще запомнилось: на выпускном вечере Иван Александрович наставлял нас: «Не следуйте тому, чему мы вас учили. Думайте, трудитесь, ищите свое, новое».»

Е.С.Петренко, к.б.н.
директор Института леса им. В.Н. Сукачева СО РАН (1988-1994 гг.)

Он постигал душу и язык природы

Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик –
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык...
Федор Тютчев

В 60-х годах прошлого столетия Красноярск имел два академических института. В 1956 г. был организован институт физики, а в 1959 году из Москвы перебазирован Институт леса. Оба института последовательно вошли в состав созданного в 1957 году Сибирского отделения АН СССР. Между красноярскими академическими учреждениями сразу установились дружеские связи, хотя их и отличали направления исследований. Объединительным фактором служили как ответственность за развитие науки, так и уважительные отношения между директорами институтов, выдающимися организаторами. Не случайно вскоре и Анатолий Борисович Жуков (1966) и Леонид Васильевич Киренский (1968) были избраны действительными членами АН СССР.

Переезд Института леса в Сибирь сопровождался изменением в его названии. Он стал именоваться Институтом леса и древесины. Этим подчеркивалась необходимость, помимо фундаментальных исследований, проведения работ, решающих проблемы лесов Сибири. Среди них выделялись пожары, наносящие большой ущерб лесному хозяйству, и сравнимые с ними последствия вспышек массовых размножений насекомых-фитофагов, в первую очередь – сибирского шелкопряда. Когда А.Б. Жуков знакомил ученый совет Института физики с направлениями исследований Института леса, он услышал из уст одного из молодых тогда докторов наук предложение «шарахнуть» по очагам вредителя атомным оружием. Автором «рационализаторского предложения» был Иван Александрович Терсков. Конечно же, это была шутка, но в каждой шутке, как известно, есть доля истины. Такой максимализм, высказанный применительно к сибирскому шелкопряду, вероятно, исходил из героического и трагического военного опыта Ивана Александровича. Он знал, что часто единственным способом одоления врага является его уничтожение любыми средствами.

На самом деле, к этому времени Иван Александрович был знаком не понаслышке с проблемой сибирского шелкопряда. Вместе с известным сибирским лесным энтомологом, его сверстником и фронтовиком, Николаем Григорьевичем Коломийцем он в разных географических условиях испытывал действие ультрафиолетового излучения на бабочек сибирского шелкопряда. Итоги этих пионерных исследований в Сибири были отражены в ряде публикаций и обобщены в книге, вышедшей в 1966 г. В этих работах не только анализировалось влияние различных природных факторов на «уловистость» ловушек ультрафиолетового излучения, но и был разработан метод количественного определения плотности популяций насекомых с помощью светоловушек.

Так сложилось, что интерес Ивана Александровича к лесным проблемам и в дальнейшем был (хотя и косвенно) связан с сибирским шелкопрядом. В 1968 г. для разностороннего исследования воздействия вспышек массового размножения этого опасного вредителя на сибирские леса в институте была создана специальная лаборатория. В ее задачу входил не только поиск методов прогнозирования изменения численности шелкопряда, но и анализ последствий как «работы» самого вредителя, так и последствий борьбы с ним с использованием ядохимикатов. С этой целью в 1969 году на правом берегу Ангары был создан временный стационар, который, однако, просуществовал более десяти лет. Палаточный городок сменился дощатыми домиками, столовой, баней. Через два года полевой лагерь превратился в стационар двух институтов: леса и физики.

Палаточный период экспедиционной базы на Ангаре, в устье р. Большая Мурожная. 1970 г.

Иван Александрович высадился в лагере на Ангаре на второй год его создания. Вначале он приехал как отпускник на рыбалку. Оказалось, что современным первопроходцем, освоившим этот комариный берег, был он. Здесь они вместе с И.И. Гительзоном рыбачили, а доставил их туда отец Ивана Александровича – капитан парохода, плававшего по Ангаре... Как выяснилось позже при создании в лагере огорода, в этом месте за тысячи лет до нас жили люди, оставившие орудия труда.

С первых же дней пребывания в лагере Иван Александрович начал обдумывать тематику исследований сотрудников его института. В первую очередь речь шла об исследованиях в лесу, хотя не меньший интерес биофизики проявляли и к изучению рыб...

Здесь уместно сказать об отношении Ивана Александровича к лесу. Он ведь был коренным сибиряком. Его с детства окружала суровая природа, в том числе и лес, не всегда ласковый. Благостного отношения к лесу у него не было. Эту черту у сибиряков подметил А.Т. Твардовский, путешествуя по Сибири. «Сибирь не любит насаждений», писал он, видя отсутствие признаков озеленения старых сибирских поселений. По мнению поэта, в этом сказалось отношение к лесу первопроходцев. Генетическая память сибиряков говорила...

«О том, как деды в диком крае
За трудным пашенным добром
Ходили в бой, отодвигая
Тайгу огнем и топором;
Тайгу, что их теснила темью... с которой был связан... «и мрак, и глушь, и зверь, и гнус»...

Иван Александрович часто с вызовом говорил, что он не боится тайги и проживет в лесу долгое время, имея в своем распоряжении лишь топор.

Будучи исследователем, он рассматривал лес как сложную природную систему, живущую по общебиологическим законам. В книге написанной совместно с дочерью, он показал общее, что проявляется как в развитии куриного зародыша, так и в динамике такой сложной структуры как древостой. «Душу» леса (как и природы в целом) он усматривал во взаимосвязи слагающих компонентов. В этом смысле он явно был сторонником концепции лесного биогеоценоза. Вполне закономерным выглядело оппонирование им докторской диссертации А.С. Исаева, выполненной в этом ключе.

Иван Александрович настойчиво разгадывал и «язык» природы – сигналы подобных взаимосвязей. Примером может служить обращение к регистрирующим структурам организмов, будь то чешуя рыб, которая фиксирует условия обитания, или древесные кольца, откликающиеся на температурный режим среды на протяжении десятков и сотен лет жизни.

Ивана Александровича интересовали, и такие глобальные проблемы как относительность биологического времени. Возможно, долголетие деревьев в сопоставлении с существованием микроорганизмов приводило его к пониманию ущербности измерения функционирования таких организмов астрономическими единицами (год, месяц, сутки, часы, минуты и секунды) в этом направлении он упорно двигался, накапливая и сопоставляя факты.

Характеризовать человека другой профессии и трудно и рискованно. Не зная «тонкостей» легко совершить оплошность. Более объективны оценки поведения человека в различных ситуациях. В этом отношении плодотворными являются совместные длительные поездки, походы, экспедиции. Иногда достаточно одной недели экспедиционной жизни, чтобы проявились такие черты характера, каких не заметишь и за целый офисный год...

Иван Александрович был душой «мурожанского» сообщества. Он был прост и демократичен. Благодаря его присутствию и гостеприимству, лагерь на Мурожной стал Меккой для многих академиков, поэтов, художников, московских журналистов (от «Мурзилки» до «Известий»). Со всеми Иван Александрович был ровен, ни перед кем шапку не ломал.

В экспедиции он был освобожден от дежурства на кухне. Он считал необходимым компенсировать этот «шаг доброй воли» регулярным ловом рыбы. Относился к этому серьезно, варьировал разные методы ловли, огорчался, если был «недолов». Охотно принимал участие в посильных работах. Однажды мы с ним вдвоем, по его инициативе, строили душ. Было жарко, комары донимали, но предложение «отложить» до прихода из леса солагерников, отвергались.

В экспедиционном лагере, на косе, образованной многолетней работой быстрой речки Большая Мурожная при ее впадении в Ангару, размещался большой валун, отшлифованный ветрами, дождями, метелями. На нем было удобно сидеть и любоваться безбрежными водными и лесными далями. К тому же и комаров здесь было меньше, их сдувал ветер. На этом камне любил отдыхать Иван Александрович. Попутно он искал ответы на интересовавшие его «лесные вопросы». Беседу он вел целенаправленную. Его не удовлетворяли ответы расплывчатые: «так считается», «есть такое мнение». Подобно следователю по особо важным делам он требовал конкретных «признаний» – фамилии, адреса, явки. Нередко я оказывался беспомощным при подобных «допросах», какой баланс кислорода в лесу? Лес больше выделяет (продуцирует) или потребляет кислорода, например, на гниение остатков растений? Еще и в разные сезоны года. Каждую новую серию «дознаний» он сопровождал такими «вводными»: «Вот, вы, лесники, утверждаете, (заявляете, считаете, пишете и т.д.). А есть ли эксперименты, количественные характеристики?» Создавалось впечатление, что у него были готовы ответы на все вопросы бытия земного.

Обида за «ущербность» лесной науки вызывала желание «подловить» его на чем-то, чего и он не знает. Такой шанс однажды появился. На «Мурожную» мы чаще всего добирались с помощью местных рейсов АН-2. Их маршрут был выверен. Из Красноярска – на север, вдоль Енисея, а затем на восток до Кулаково (на Ангаре) или Первомайска (на реке Тасеева, притоке Ангары). Из этих пунктов до лагеря добирались на моторных лодках. Обратные рейсы самолеты проделывали по тем же маршрутам. Но вот время в пути при возвращении в Красноярск, всегда было меньше, чем из Красноярска. Отчего это так? Такой вопрос я задал Ивану Александровичу, как только мы взлетели и направились в Красноярск. Ответа он не знал и отшутился. Домой, дескать, и кони быстрей бегут. Вопрос он переадресовал своим молодым сотрудникам – В.И. Харуку и Е.А. Ваганову, а сам демонстративно принял позу спящего человека. Молодые физики азартно стали выдвигать целый веер причин. Речь шла о и силовых магнитных линиях, и о силах Кориолиса и т.п. Ответа не было. Уже в Красноярске Иван Александрович отвел меня в сторону и потребовал ответ. Я сказал, что лесники имеют дело с динамическими процессами в лесу, а потому выработали привычку обращать внимание на детали, особенности явлений. В частности, я обратил внимание на то, что АН-2 никогда не пополнял горючее на Ангаре. Прилетал, забирал пассажиров и улетал. Горючее расходовалось, полетный вес снижался, скорость увеличивалась. Все просто. Иван Александрович хмыкнул и укоризненно посмотрел на своих молодых сотрудников. После этого беседы на «философском» камне на Мурожной стали не столь жесткими и начинались словами: «А о чем говорят наблюдения лесников за приростами деревьев» и т. п. Он умел соглашаться с бесспорными аргументами собеседника.

Важной чертой, характеризующей людей известных, публичных, является их отношение к неизбежной славе. Иван Александрович, выражаясь словами поэта, «славой не пренебрегал», хотя и заметных усилий к ее увеличению не прилагал. Более четко проявлялось неприятие им умаления, а тем более явного игнорирования его реальных достижений – результатов приложения ума и упорной работы. Выражалось это в разных формах: от мягких замечаний до решительных возражений и бурных протестов. Два примера, иллюстрирующих это утверждение.

Однажды мы с ним вдвоем возвращались из «мурожанской» экспедиции в Красноярск не самолетом, а водным путем, длинным, но независимым от погоды и возможностей малой авиации. На моторной лодке нас доставили к пристани Кулаково на Ангаре, куда вскоре подошел теплоход «Заря», надежно курсировавший по Нижней Ангаре. От более мощных своих собратьев на подводных крыльях («Ракет» и «Метеоров»), освоивших Енисей, «Заря» отличалась меньшими размерами и не таким шустрым бегом. Ее важным преимуществом было небольшое заглубление и способность «выползать» на пологий берег для посадки и высадки пассажиров. Ей не нужны были специальные причалы или дебаркадеры. Экипаж такого вездеходного судна состоял из двух человек: капитана рулевого и стюардессы кассира.

Устроившись в удобных креслах, мы перешли к «легализации» своего пребывания на борту – приобретению билетов. Вместо денег Иван Александрович протянул мне удостоверение депутата Краевого совета. Оно давало право на бесплатный проезд по Красноярскому краю. Я приобрел билет себе и объяснил, что мой попутчик имеет право на бесплатный проезд. Стюардесса кассир с подобным столкнулась впервые и обратилась с вопросом к капитану. «Заря» приближалась к ответственному отрезку трассы, и капитан, пожав плечами, выразил такое же удивление. На настойчивое требование стюардессы принять определенное решение, капитан ответил: «Бог с ним, пусть так едет». Ивану Александровичу я сказал, что ему угрожала высадка на пустынный берег, на радость комарам, но славный капитан нашел соломоново решение, снабдив его обычным в таких случаях присловьем, в котором слово «Бог», естественно, замещалось другим, менее возвышенным. Таким исходом Иван Александрович был явно недоволен. Это унижало его статус депутата. Судно двигалось, и недовольство постепенно стало утихать. Оно перешло лишь в сетование на «правовой нигилизм» в родном Отечестве. Капитан и стюардесса при этом получили не очень обидное прозвище «черти».

Продолжился наш водный путь уже на Енисее. Перед прибытием могучего «Метеора» снова возникла необходимость приобретения билетов. Теперь уже на пристани «Широкий лог», в настоящей кассе. На мой вопрос, будем ли мы продолжать борьбу за бесплатный проезд слуги народа – последовал категорический ответ: «Нет, хватит ангарского опыта. К тому же, на «Метеоре» настоящая команда матросов, того и гляди высадят прямо на камни Казачинского порога». После этого мне были выданы деньги на его проезд в ранге обычного пассажира.

В более резкой форме Иван Александрович протестовал против (как ему показалось) недооценки усилий ученых в постижении истины. Произошло это в мае 1982 года, в дни празднования 25-летия Сибирского отделения Академии наук СССР. Торжества проходили в Новосибирске, куда прибыло много именитых столичных гостей, делегации Дальневосточного и Уральского отделений АН СССР и, конечно, представители всех филиалов отделения из разных городов Сибири.

Иван Александрович незадолго до этого был избран академиком и, естественно, был лидером и украшением красноярской команды. Вначале все складывалось хорошо. Красноярцы летели в Новосибирск «с шиком». Родственная фирма организовала спецрейс на «ЯК-40». Увы, сбои начались сразу после приземления в городском аэропорту Новосибирска. Делегацию никто не встречал. Это было необычно. Машины всегда ждали приезжих. Выяснилось, что в суматохе встреч, машины были направлены в другой аэропорт. В перспективе это сулило долгое ожидание или поиски такси. Институт леса имел в Новосибирске выносное подразделение. Экспедиционный автомобиль «УАЗ» ждал в аэропорту. На нем мы и уговорили Ивана Александровича двигаться в Академгородок. Второй сбой произошел в гостинице «Золотая долина». Ивану Александровичу было отказано в просьбе поселить его в одноместном номере. Он был обескуражен. На его заявление, что он – академик и что его пригласили на торжества, последовали извинения. Дескать, очень много важных гостей прибыло. Приказано разместить в первую очередь их. Более рассерженного Ивана Александровича до этого я не видел. В конце концов, «жилищный вопрос был улажен». Вдвоем с А.С. Исаевым (в ту пору председателем Красноярского филиала СО РАН СССР) их разместили в одноместном семейном «люксе». Дальше торжества пошли обычным чередом. Было вручение Сибирскому отделению самой высокой награды страны, митинг и т. д.

Вечером в вестибюле я смотрел программу «Время». Вскоре просмотр был прерван. Из кабины лифта на этом же этаже вышли А.С. Исаев и Иван Александрович, который стал меня бурно приветствовать как «мурожанина». Так как мы расстались всего несколько часов назад, стало ясно, что ситуация складывается нестандартная. Александр Сергеевич спешил на заранее намеченную встречу и попросил меня сопроводить Ивана Александровича в номер, напоить чаем и постараться отвлечь от мрачных мыслей. Как выяснилось позже, после торжественной части, в узком кругу кто-то из высоких гостей, поздравив руководителей отделения с наградой (а она «состоялась» вопреки существовавшему «порядку», по которому учреждения награждались впервые лишь после 50-летия со дня создания), предложил рассматривать ее как аванс. Руководитель отделения согласился с этим и добавил, что главная трудность на этом пути заключается в поисках способа заставить по-настоящему работать лодырей академиков. Эта шутка неожиданно для всех вызвала самый решительный протест Ивана Александровича. Отметив, что он тоже академик, Иван Александрович отверг обвинения в лени и сослался на свой долгий и упорный труд в науке. Все попытки успокоить его, успеха не имели. Он продолжал бушевать и в номере, придирался ко мне по поводу технологии приготовления чая, ругал всякое начальство. Чай лишь слегка его успокоил. Он сослался на проделанный им анализ его генетического потенциала, основанный на продолжительности жизни его родителей, а также двух бабок и дедов. Из подсчетов следовало, что он близок к «исчерпанию» отведенного ему срока, а посему, он имеет право открыто выражать свое мнение, невзирая на лица.

К сожалению, частично его анализ подтвердился. Вскоре, с большим сожалением, все «мурожане» узнали, что Иван Александрович тяжело заболел. Его поразил самый страшный для него (человека общительного, компанейского) недуг – лишение удовольствия общаться с собеседниками. Когда ему исполнилось 70 лет, «мурожане» дружно его поздравили. Он был искренне рад. Об этом красноречиво говорила его обаятельная улыбка, которая навсегда осталась в памяти всех, хорошо знавших этого настоящего ученого, мудрого, мужественного и красивого человека.

Е.А. Ваганов
академик, ректор Сибирского Федерального университета

Штрихи к портрету академика Ивана Александровича Терскова

Он передал научный наследственный код своим ученикам

Мы с Вячеславом Ивановичем Харуком были, вероятно, одними из последних учеников И. А. Терскова, кому посчастливилось общаться с ним больше других. Наше общение приходилось в основном на период летних экспедиций на Ангаре, любимой им реке, реке его юности.

Ивану Александровичу не нравился отдых на курортах или в домах отдыха, поэтому он использовал малейшую возможность (при своей огромной занятости как директора научно-исследовательского института) для того, чтобы провести время в условиях «выковывания экологически подготовленных кадров». Влюбленный в природу и Ангару, он приглашал посетить совместный стационар Института леса и Института физики многих известных людей, с которыми был знаком или участвовал в совещаниях в Москве, Новосибирске, Красноярске и других городах. В этом стационаре и нам, молодым научным сотрудникам, довелось общаться с академиками А.С. Спириным, В.П. Барминым, Д.Г. Кнорре, журналистами ведущих центральных изданий Б.Г. Стрельниковым, И.М. Шатуновским.

Работа с учениками. Полагаю, что мой случай достаточно типичный. В самом начале моей работы над дипломным проектом Иван Александрович четко сформулировал небольшую исследовательскую задачу. Они (Терсков и Спиров) изготовили новый прибор, который может «заглянуть» внутрь годичного кольца дерева, и при этом получили физический сигнал (отраженный свет). Предстояло выяснить, почему этот сигнал меняется внутри каждого годичного кольца именно так, а не иначе, и чем это определяется. В рамках дипломной работы мне удалось решить эту задачу и даже дать простое (теоретически) физическое объяснение получаемым на вновь созданном приборе регистрограммам. На следующем этапе задача была расширена: если снимаемые кривые отражают изменения в структуре, то, получается, что структура годичных колец может нести новую информацию, в том числе и климатическую. Это следовало проверить, увеличив количество объектов и рассматривая в то же время другие варианты воздействий. Решение этой задачи привело к представлению мною кандидатской диссертации, оппонентом был приглашен Анатолий Иванович Уткин – признанный специалист в области лесоведения. Таким образом, проверка результатов была проведена самыми известными специалистами. Затем задача снова расширилась: а как обстоят дела у других долгоживущих организмов, например, рыб?

Иван Александрович учил нас, молодых исследователей, решать задачи методом «от простого к сложному». И на каждом промежуточном этапе определялся основной приоритет, представлявший собой значимую научную перспективу. В определении такого приоритета его научная интуиция, знания и опыт настоящего ученого имели решающее значение.

Трудолюбие. Обладающий этим качеством в превосходной степени, Иван Александрович требовал такого же отношения к работе и от своих учеников. Вспоминаю, как он, работая вместе со своей дочерью Марией над книгой о росте древостоев, кропотливо собирал многочисленную информацию из статей, книг, российских и зарубежных справочников, строил и анализировал графики, подбирал теоретические кривые. На каком-то этапе работы его анализ и интуиция привели к емкой и физически обоснованной формуле, которая выстраивала большинство данных в иной логике. При этом 80% предшествующего труда пошло на полку, и вновь строились (уже другие) графики, проверялась работа феноменологической модели и анализировались результаты. В итоге книга была опубликована с тем содержанием, которое наш учитель считал весьма интересным в экологии и биологии леса. Личным примером Иван Александрович показывал, что труд ученого – это постоянный творческий поиск и отказ от сделанного, но не приводящего к нужному результату. А также то, что часто 90% затраченных усилий не дают решения поставленной задачи. Но, зато оставшиеся 10%, это то найденное новое, которое и может называться достойным научным результатом.

Умение мыслить нестандартно. Это вообще удивительное качество одаренных людей, к которым, без сомнения, принадлежал Иван Александрович. При обсуждении, особенно в узком кругу, он специально заострял внимание на какой-либо детали научной работы или приводил примеры и аналогии из других областей. Но даже в случае аналогий это не было простым копированием или «подгонкой» под имеющийся математический аппарат: важна была суть обсуждаемой детали или явления и возможность найти простое, но эффективное решение. Часто, как перед школьниками, он ставил перед нами умозрительную задачу, предлагая найти способы достижения ожидаемого результата. И в самой постановке задачи уже просматривалось нестандартное решение. Такое наше общение было нечастым, но весьма поучительным.

Не бояться новых задач и областей исследований. Сам путь Ивана Александровича в науке – свидетельство этому. Сначала регистрирующий спектрофотометр, затем – автоматическая регистрация стойкости эритроцитов и целая серия работ в области медицины совместно с Иосифом Исаевичем Гительзоном. Впоследствии появились работы по спектрофотометрии водорослей, формулирование принципов управляемого биосинтеза и создание БИОСТЕНДА, который стал пролегоменам к решению важнейшей научной задачи Ивана Александровича: конструирования замкнутых систем жизнеобеспечения и их апробации в земных условиях. И это только крупные проекты. А попутно были световые ловушки и анализ химического состава насекомых для оценки рудных составляющих, работы по внелистовым пигментам древесных растений (с В.И. Харуком), книга по продукции и деструкции эритроцитов в организме (с А.В. Шашкиным), книги и публикации по дендроклиматологии (в соавторстве со мною). В последние годы жизни он сфокусировал усилия на проблеме роста организмов и биологического времени – проблеме, которая в настоящее время является одной из важных и нерешенных, несмотря на явные успехи современной биологии.

Увлеченность. Ни в одной из областей науки нельзя работать без энтузиазма, без доли фанатизма. Этими качествами Иван Александрович обладал в полной мере. Не буду приводить примеры из науки – приведу пример из экспедиционной жизни. На Ангаре в конце августа одной из популярных была утренняя рыбалка на окуня. Используемые снасти – два почти самодельных спиннинга с двумя крючками каждый, в качестве наживки – живые пескари. Чтобы улов был удачным, следовало отплыть на лодке на 100 – 150 метров от берега, бросить якорь и спиннинги с грузилами и пескарями. Этот динамичный вид рыбалки Иван Александрович очень любил. Однажды он присмотрел небольшую деревянную лодку, принесенную ледоходом, два дня упорно ее конопатил и смолил. После испытания подготовился и рано утром, когда все еще спали, в резиновых сапогах и телогрейке поплыл рыбачить напротив лагеря. Клев был. Увлекшись процедурами (два спиннинга, смена пескарей, подсекание и вытаскивание пойманных окуней и т.п.), он абсолютно отключился от контроля за общей обстановкой. Лодка тем временем при нагрузке стала сначала понемногу, а затем серьезно протекать. Звать на помощь Иван Александрович стал только тогда, когда понял, что черпак не справляется с водой, он оказался почти по пояс в воде. Оставались считанные минуты – и лодка пошла бы на дно. Только случай предотвратил несчастье: один из сотрудников встал рано, увидел и оценил ситуацию, завел моторную лодку и буквально из воды вытащил увлекшегося рыбака.

Скромность и твердость. Похвальное слово Ивана Александровича за проделанную работу получить было непросто, но если результат стоил того – он это по достоинству оценивал и говорил при всех. Он старался и при высоких гостях предоставить возможность сотруднику, сделавшему интересную работу, самому о ней рассказать, отмечая будущие перспективы. Как критик он был очень интересным и часто находил неожиданные слабые или сильные стороны обсуждаемой проблемы, до которых у автора не дошла мысль. Часто в такой критике он выступал как ровня делающим лишь первые шаги в науке (хотя был уже членом Российской академии наук), вызывая огонь на себя, проверяя свои аргументы, а также убежденность и аргументы оппонента. Запальчивости в нем не поубавилось, даже когда он стал директором института, хотя ему приходилось учитывать, что критика руководителя имеет дополнительный «ненаучный» груз. Но в экспедиционных разговорах и спорах мы этого не чувствовали и дискутировали на равных.

Одно из качеств, которое, полагаю, должно быть обязательным для ученого – твердость и убежденность в истинности того, что получено как новый результат. Необходимость сомнений в процессе самого научного поиска – это правильно, но, приходя к какому-то выстраданному результату, важно зафиксировать свою позицию. И аргументировано отстаивать эту позицию. Это важный этап научного процесса, и этому нам тоже удалось научиться у И. А. Терскова.

Доводить все до результата. Первую работу, подготовленную вместе с Иваном Александровичем, мне пришлось переписывать (и частично переделывать) 14 раз! Более того, когда мы получили информацию, что французский и швейцарский коллеги (проф. Р. Польж и Ф. Швейнгрубер) использовали несколько иной подход к выявлению неоднородности роста годичных колец в течение сезона (основанный на рентгенографии), то Иван Александрович предложил повторить их метод и сопоставить с нашим методом на одном том же материале. Такая работа была выполнена, результаты опубликованы, и вскоре их запросили упомянутые профессора. В итоге несколько графиков из наших работ попали в монографию, которую в 1983 г. издал Ф. Швейнгрубер. Затем мы с ним провели несколько совместных экспедиций, опубликовали много совместных работ в международных журналах. Важнейшим результатом этих исследований стала реконструкция изменений температуры в Арктической зоне Евразии за последние тысячелетие.

Требование доводить измерения через анализ до осмысления и публикации – одно из научных кредо Ивана Александровича. Иначе кто узнает о том, над какой темой вы работаете? Во всяком случае, для той области науки, в которой мы работали – это так. Приходится сожалеть, видя, как «засиженный» годами материал, на сборы и измерения которого ушли годы труда, время и деньги, пылится в черновиках или рукописях, а то и в нечитаемых пухлых отчетах, отмечая невозвратность нашей жизни.

Все, что мы восприняли от нашего учителя, мы постарались развить в себе и передать в какой-то степени своим ученикам. Это как передача научного наследственного кода. И, наверное, самое значительное, что мы можем сделать во имя памяти Ивана Александровича Терскова.

Красноярск. 2010 год